ПЕТР САВВИЧ ТАРТАКОВСКИЙ

Петр Саввич Тартаковский приехал в Томск осенью 1929 года в составе так называемого ленинградского десанта. Предполагалось, что десантники (в основном сотрудники ЛФТИ) окажут содействие развитию естественных наук в Сибири вообще и становлению только что открытого в Томске Сибирского физико-технического института в частности.

Тридцатичетырехлетний профессор Тартаковский уже тогда был ученым с мировым именем и сложившейся позицией. Опыты по дифракции электронов, проведенные им в Ленинграде, поставили его рядом с другими пионерами волновой (ныне квантовой) механики, открывавшей первые дивные страницы. Эксперименты Тартаковского вкупе с одновременными опытами Томсона и предшествовавшими Девиссона и Джермера неопровержимо доказали: и быстрые, и медленные электроны, проходя как через моно, так и через поликристаллы, дают четкие дифракционные кольца. Подтверждение волнового характера движения материи, триумф корпускулярно-волнового дуализма, вероятностное, вариантное понимание причинности означали коренную ломку основ классической физики. Странности законов микромира ошеломляли и отталкивали одних, озадачивали и притягивали других. Понять и принять совершающийся переворот было дано не всякому уму, даже великому. Рыцари торжествующего кванта, не ведая страха, не реагируя на упреки, с восторженным удивлением воздвигали головоломную систему понятий и законов микромира. Как и все новообращенные, они стремились проповедовать квантовую веру среди юных умов, еще не погрязших в классической косности.

Таким паладином был и Тартаковский. Исповедовал сам и усердно приобщал других. Свою установку по наблюдению дифракции электронов воспроизвел в Томске незамедлительно. Благо тогдашние установки в миллионных кредитах не нуждались. Так что томские студенты могли сами «весомо, грубо, зримо» убедиться в реальности парадокса микромира – электрон дифрагировал как заурядная волна.

Экспериментатором или теоретиком был Тартаковский? Трудно сказать. В первые годы квантовой эры добытчики ошеломляющих фактов старались сами эти факты осмысливать, выстраивая новую парадигму. Пробивать идеи, казалось  в корне переворачивающие основы мироздания, приходилось с неистовой упрямой самоуверенностью. Упрямой, но осмысленной! Не допуская преклонения перед авторитетами, первопроходцы склонялись  перед могуществом осмысленных фактов. Теория и эксперимент сплетались как никогда.

Для Тартаковского беззаветное рыцарское служение истине было естественной и единственно возможной формой бытия.

Он родился 23 мая 1895 года, в преддверии двадцатого века, в Киеве, в семье преуспевающего медика. Его отец, Савва Филиппович, вскоре после рождения сына защитивший диссертацию и ставший профессором, заведовал терапевтическими клиниками Киевского университета. Разумеется, сын получил прекрасное домашнее образование, завершенное учебой в частной гимназии В.П. Науменко (1905 – 1913), которую Петр закончил с золотой медалью.

С 1913 по 1917 год Тартаковский – студент математического отделения физико-математического факультета Киевского университета. В те времена математическое отделение объединяло все математико-язычные разделы науки. Работа «О фотоэлектрическом эффекте» обеспечила юноше диплом первой степени и рекомендацию Совета: оставить молодой талант при университете для подготовки к профессорскому званию. Первый шаг в науку был и первым приобщением к квантовой вере – фотоэффект подрывал абсолют волновой теории света. Через десять лет к осознанию: световая волна ведет себя как поток корпускул – фотонов, Тартаковский добавит доказательство: поток электронов движется как волна.

В трудные для Украины годы (1918 – 1924) Тартаковский работает ассистентом кафедры физики Киевского университета. С 1921 года он становится ученым секретарем Киевского физико-математического общества. В 1922 году его назначают секретарем оргкомитета Второго съезда Российской ассоциации физиков.

Военная служба ненадолго отрывает Тартаковского от научно-педагогической деятельности. С лета 1922 по 1923 год он находится во второй Авиа эскадре Красной Армии. Опять-таки среди первопроходцев – самолеты в начале двадцатых только-только расправляли крылья, а применение авиации в военном деле казалось едва надкушенным пряником.

Вернувшись в университет, Тартаковский обращает особое внимание на приобщение к новым идеям молодых умов. В 1923 – 1924 годах он руководит физической секцией Киевского студенческого кружка исследователей природы, в котором сделали первые шаги в науку и М.П. Бронштейн, и Д.Н. Наследов.

Первопроходство в науке требует от ученого несгибаемой честности и прямолинейности, иногда близких донкихотству. В жизни такие черты характера редко кого оставляют без синяков и шишек. В конце 1923 года Тартаковский был арестован по делу контрреволюционной организации «Центр действия». 6 апреля 1924 года его осудили без лишения прав с испытательным сроком до 1 марта 1929 года. Какого черта, по какой упрямой принципиальности  ученый впутался в политику – не известно. Похоже, что случайно и не всерьез, судя по условности приговора и последующему явному сокращению испытательного срока. Пустили же его заграницу в 1928 году.

Осенью 1924 года Тартаковский перебирается в Ленинград поближе к «чистой» науке, подальше от политики, «завязывая» опасные киевские связи. Ему удается устроиться в ЛФТИ лаборантом. Вскоре пришелец из Киева становится ассистентом. С осени 1925 года он научный сотрудник 1 разряда, а еще через год руководит лабораторным практикумом уже как доцент. Параллельно с работой в ЛФТИ Тартаковский исполнял обязанности старшего адъюнкта Главной Геофизической обсерватории (у Б.П. Вейнберга). Его энергии хватало и на труды в редакции журнала русского физико-химического общества.
В 1927 году Тартаковский осуществил эксперимент по дифракции медленных электронов на поликристаллах Ni, вписав свое имя в летопись становления квантовой механики и «заработав» двухмесячную заграничную командировку в Германию и Францию (1928 год). По словам В.А. Жданова, ученика Петра Саввича, сам Макс Борн водил Тартаковского по немецким пивнушкам, где в годы нарождающейся микрофизики собирались молодые таланты и до хрипоты обсуждали парадоксы микро бытия.

В Томске Тартаковский прожил почти восемь лет (с осени 1929 года до лета 1937 года), будучи сотрудником СФТИ и ТГУ. Заведовал лабораторией электронных явлений (1929 – 1937), отделом теоретической физики (1930 – 1937) и кафедрой теоретической физики. В 1930 – 1932 годах ему пришлось даже быть заместителем директора СФТИ по НИР. Должность нагрузочная, хлопотная и малоинтересная. С 20 сентября 1929 года Тартаковский числится профессором теоретической физики, 17 апреля 1935 года по совокупности работ он утвержден доктором физико-математических наук.

Жили Тартаковские на втором этаже деревянного институтского дома по Черепичной 5 (ныне Кузнецова 5). Жена Петра Саввича Вера Евгеньевна выпускница ТТИ, химик работала с профессором Михаилом Ильичем Усановичем, проживавшим с Тартаковскими дверь против двери. В том же доме жили М.И. Корсунский, он же Мишка, и В.М. Кудрявцева, она же Ляля. Позднее туда подселились и М.А. Большанина, и Н.А. Прилежаева, она же Наталиус. Сильная научная компания!

Хозяйством Тартаковских ведала домработница Клавдия Алексеевна. Ни Петру Саввичу, ни Верочке тратить время на житейские хлопоты не хотелось. Выручала их Клавдия Алексеевна и в минуты безденежья. Возвращаясь из отпуска с пустыми карманами, Тартаковские были уверены, что везущему их с вокзала извозчику будет заплачено.

Обставлена квартира Тартаковских была почти по-спартански. В спальной и в столовой – минимум миниморум, ничего лишнего. Только кабинет впечатлял старинной мебелью, привезенной из Ленинграда. Там стоял громадный дубовый письменный стол, немыслимое резное кресло со спинкой в виде большой плоской дуги, книжный шкаф, пухлый диван. С печкой соседствовало своеобразное кресло – шезлонг, в котором у сидящего человека колени оказывались чуть ли не выше головы, а на широких подлокотниках можно было устроиться с не меньшим, а может и с большим удобством. Что успешно демонстрировала хозяйка дома.

Имевшиеся в комнатах печки-голландки использовались для зарисовок схем и математических выкладок – в квартире у Тартаковских нередко продолжались институтские научные дебаты. На гладких железных боках голландок, выкрашенных, будто специально, черной краской, превосходно писалось мелом.

Кроме научных дебатов происходили и карточные баталии. Оба профессора и Тартаковский, и Усанович были сильны в преферансе. В качестве клуба профессура уважала и Дом Ученых, где был биллиард и пиво. Систематически устраивались «ученые» вылазки за реку в бор. Помимо свежего воздуха и лесных ландшафтов  бор соблазнял возможностью набрать белых грибов, а то и подстрелить пару рябчиков, отнюдь не лишних при тогдашних проблемах с питанием. Имелись у Тартаковских и велосипед, и лыжи. Потапки, Басандайка, Степановка, Заварзино были исхожены и изъезжены любителями загородных прогулок.

Хорошо жилось и работалось в Томске! Но уж очень отдаленно. Почти неделя уходила на дорогу в один конец до Москвы-Ленинграда. Командировка на конференцию – целая Одиссея. Научные журналы приходили с опозданием чуть ли не на месяц. Да и в отношениях с начальством возникла напряженка.

Рыцарству в науке в жизни соответствует сверх интеллигентная порядочность. Такая добродетель чревата в лучшем случае бытовыми неудобствами, в худшем – крупными неприятностями. Квартирный кот Чертик мог уютно располагаться горжеткой на плечах Петра Саввича, работающего за письменным столом. Если у профессора возникала необходимость извлечь какой-нибудь томик из книжного шкафа, он поднимался с превеликой осторожностью и шел пригнувшись – не потревожить бы разнежившегося котика! Вежливость и доброжелательность Петра Саввича настолько впечатляли, что маленький Левочка Корсунский, сын коллеги и соседа по квартире, уверенно определил: «А ты – сахар!»

Но в делах научных «сахарный» профессор был требователен и принципиален. Оценивал по делам, поддерживал способных. Наживал доносы и опасные заключения комиссии по проверке работы лаборатории. Тартаковский де ставит палки в колеса рабоче-крестьянским кадрам и покровительствует всяким социально подозрительным элементам вроде Жданова. Ходит в любимчиках профессора и некий Арсений Соколов (будущий профессор МГУ, получивший вместе с Д.Д. Иваненко государственную премию). А кто его родители? И еще Тартаковский покровительствует Наталье Прилежаевой. Той, которую выслали из Ленинграда при «чистке» города ото всяких дворянских недобитков! Пусть по ошибке, но ведь выслали! А Тартаковский предоставил ей возможность работать по ленинградской тематике, и даже сумел выбить для нее комнатку под персональную лабораторию. Почему не использовал квалифицированного сотрудника для реализации собственных научных задумок? А сам жалуется, что кадров не хватает. Развел интеллигентность! У самого пятно в биографии, а туда же, нарывается…
Оно, конечно, талант всегда забивали камнями, распинали, жгли на кострах…Слабое утешение. 

Начальство тоже можно было понять. На доносы на «неправедное» поведение профессора руководству приходилось реагировать. Имелись разногласия и в оценке направления развития института. Ленинградские пришельцы настаивали на приоритете науки, полагая физику главнее техники. Руководящие аборигены акцентировали важность практического использования научных достижений. Физика – физикой, но доминировать должна техника. Начальственный прагматизм научным планам не способствовал. Почуяв кислые перспективы, десантники мало помалу покидали Томск. Тем паче, что инакомыслие становилось опасным. Тартаковские уехали, пожалуй, последними, летом тридцать седьмого. Возможно, весьма предусмотрительно и своевременно.


С осени 1937 года до октября 1940 Тартаковский заведовал кафедрой физики в ЛГПИ и кафедрой технической электроники ЛПИ. Пестовал очередной молодой талант – Кисуненко. 11 октября во время сердечного приступа Петр Саввич скоропостижно скончался. Сорок пять лет – для ученого самое начало создания школы, реализации широких планов, оставляющих глубокий след и в науке, и в памяти коллег и учеников. Все это у Тартаковского отняла смерть.

В соседе вежливость и абсолютная порядочность удобны, но как-то неприятно подчеркивают собственные грехи. А кто по тем временам оставался безгрешен? Единицы. Которых уютнее забыть и не вспоминать. Вот и Тартаковского коллеги и друзья, близкие, казалось бы, при жизни, обошли воспоминаниями. Хотя, может быть, у ленинградцев все довоенные воспоминания затерлись и уничтожились в бурях Отечественной.

Совсем молодая его вдова Вера Евгеньевна осталась верна памяти мужа. Не нашла, не встретила сколько-нибудь подобного ее Пьерчику по чисто человеческим качествам – доброте, честности, порядочности, не говоря уже об уме, интеллигентности, таланте…
От первого киевского брака остался сын Георгий.

В житии Петра Саввича много белых пятен. Что и каким образом привлекло его в «Центр действия»? Или же он угодил под суд по доносу мелкого завистника? Как, когда и почему он оказался в Алма-Ата, где снимал комнату в доме Войцеховского, родича алма-атинского генерал-губернатора? Дочь Войцеховских стала его второй женой. Чем обусловлено посмертное замалчивание его деяний? Вопросы, на которые нет, а может быть и не будет ответов.

Кроме строчки в истории становления квантовой физики научное наследие Тартаковского включает статьи, опубликованные в ведущих научных журналах того времени, лепту в коллективном труде: «Таблицы физических констант», соучастие в переводах книг: У. Брегга «О природе вещей» (совместно с Финкельштейном) и сборника: «Волны материи и квантовая механика», а также собственные блестяще написанные книги: «Кванты света», «Экспериментальные обоснования волновой теории материи» и «Внутренний фотоэффект» (последняя издана посмертно).

Н.В.Кудрявцева
 
Оригинал публикации