В Черноголовку я переехал в сентябре 1964 года. Тогда там была только одна улица – Первая: вдоль неё слева, если идти от остановки автобуса, перед лесом, двухэтажные домики; справа, за забором, недостроенные корпуса жилых девятиэтажных домов. Если двинуться дальше, по левой стороне улицы можно было увидеть розовую двухэтажную гостиницу, в которой я жил несколько дней по приезду, а напротив строился гастроном, его торжественно открыли позже, а пока жители посёлка ходили за продуктами в магазин при полимерном корпусе, через лес. Далее, по правой стороне улицы стояли несколько хрущевских пятиэтажных домов, в одном из которых я получил квартиру...
Улица Первая упиралась в лес, где летом собирали грибы, а зимой лес встречал лыжников: толстые стволы деревьев неподвижны, ветры касаются только верхушек сосен, в тишине слышно, как скрипнет ветка, или упадёт комок снега…
Из «культурных» развлечений жители небольшого посёлка имели только кино. Фильмы смотрели в клубе городка воинской части, которая строила научный центр АН; много позже появился Дом Учёных.
***
У меня было очень мало опыта исследовательской работы, и я не мог претендовать на что-либо самостоятельное и очень обрадовался, когда мой новый начальник Александр Григорьевич Мержанов сказал мне о полимерах, с которыми я уже немного познакомился в Калинине. Задача не была определена конкретно; я должен был заниматься полимерами – движением и .... Я уже знал, что полимеры проявляют сложные свойства при течении, дело не сводилось к изменению вязкости, необходимо, как говорили, сформулировать определяющее уравнение. Но как? В поисках ответа я просматривал литературу и увидел, что даже простейшие модели макромолекулы (гантель Кунов и эллипсоид вращения) были изучены лишь в частных случаях простого сдвига, и, первое, что я попытался сделать – записать результаты для общего случая течения; для меня -- это был способ понять ситуацию. Это удалось и неожиданно для меня статьи с описанием результатов привлекли внимание: они были переведены и опубликованы в США (о чём я не знал тогда). Я получил просьбу об оттиске из Франции на французском языке, с непонятным словом ecoulement, которое я поспешил поискать в словаре и выяснил, что оно означает просто течение. Наверное, именно в это время я начал понимать, что такое научная работа, во всяком случае, у меня стал формироваться подход к исследованиям.
Профессор Howard Brenner из США прислал мне кучу репринтов своих работ и спрашивал о моих других работах. Много позже, я организовал ему через Яновского приглашение на конференцию в Москве и во время путча ГКЧП в августе 1991 года познакомился с ним лично. Я уже не занимался суспензиями, но просил его содействовать изданию моей книги по полимерам, оглавление которой ему вручил. Я ожидал письма, но Howard, по-видимому, забыл о моей просьбе, и только, когда через два года я ему напомнил, предпринял некоторые попытки, которые, впрочем, ни к чему не привели.
С подачи А.Г. Мержанова Фёдор Иванович Дубовицкий решил назначить меня заведующим группой механики полимеров. Он собрал уже сформировавшуюся группу (Лев Распопов, Гена Трошин, Юра Калмыков, Володя Ивин) и сказал:
-- Что-то вы никак не можете договориться между собой. Вам нужен начальник. Я сам буду вашим начальником, а Покровского беру заместителем.
Все поняли ситуацию, но Гена Трошин решил поднять обсуждение на более высокий уровень:
-- А что у Покровского есть какие-то идеи?
Однако Фёдор Иванович не дал дискуссии развернуться:
-- Какие идеи? Нужно мерить механику полимеров, вот и всё.
Фёдор Иванович позволил мне пригласить на работу в группу из Калинина (раньше и теперь – Тверь) Витольда Эдуардовича Згаевского, который незамедлительно появился, и Игоря Клавдиевича Некрасова, который размышлял до тех пор, пока ситуация не изменилась, и его услуги не понадобились: он уже не смог перебраться в Черноголовку.
***
С Геной Трошиным мы сблизились. Он жил в однокомнатной квартире, обставленной недоделанной мебелью его собственного изготовления. Окна были наполовину заклеены полупрозрачной калькой вместо занавесок, а для заварки чая использовалась химическая колба. Гене очень нравилась песня «Танцующие Эвридики» в исполнении Анны Герман, и, когда я приходил к нему, он ставил пластинку на проигрыватель, а, выпивши, пел проникновенно:
-- Надоело говорить и спорить,
и смотреть в усталые глаза.
В Флибустьерском дальнем синем море
бригантина поднимала паруса.
Гена Трошин был романтиком….
***
Я оказался в не очень комфортном положении. Чтобы укрепиться в начальниках, мне нужно было как можно быстрее получить степень кандидата наук. Пришлось суетиться и торопиться. Я познакомился со Львом Петровичем Горьковым, который жил тогда в Черноголовке. Он попросил рассказать о «золотом фонде» полимерной науки, и я выступил перед небольшой группой теоретиков. Мое сообщение не было слишком удачным, но определило некоторые полезные отношения.
Позже Лев Петрович Горьков представлял меня Е. М. Лифшицу
-- Евгений Михайлович, я говорил Вам о Покровском...
Лицо Евгения Михайловича ничего не выражало.
-- ... он занимается суспензиями.
Лицо Евгений Михайлович прояснилось.
-- А, суспензии...
И я представил, что для Евгения Михайловича физика – это роща с немногими раскидистыми деревьями, которые произрастают из принципов. На веточках развешаны совершенно необязательные ярлычки: Егоров, Ландау, Покровский, ...
-- Удивительный случай! – продолжал Евгений Михайлович – Эйнштейн ошибся, Ландау ошибся...
Я, возможно, ошибся тоже, но компания была великолепной, и в тот момент я был уверен в своей непогрешимости.
-- Где Вы печатаетесь? – продолжал Евгений Михайлович – Эллипсоиды? Это можно и в ЖЭТФ.
***
Я собственноручно напечатал черновик диссертации на только что приобретённой пишущей машинке и обратился к Сергею Яковлевичу Френкелю, отношения с которым установились ещё с Калинина. Сергей Яковлевич внимательно прочитал мою работу и исправил все орфографические ошибки. Особенно много было посколько вместо поскольку или наоборот.
-- Что же Вы хотите? Я могу быть оппонентом, консультантом или научным руководителем Вашей диссертационной работы.
Я сказал: «научным руководителем», однако, Сергей Яковлевич, подумав несколько дней, предпочёл быть научным консультантом.
Тем не менее, Сергей Яковлевич приехал на защиту диссертации, чтобы поддержать меня. Я защищался вторым, и, дожидаясь своего череда, мы ходили с ним по коридору Института Физической Химии и беседовали. Я спросил у Сергея Яковлевича, какой проблемой следовало бы сейчас заниматься, и он, сославшись на какой-то авторитет, размеренным тоном, своим глуховатым голосом ответил:
-- Если молодой человек после двух лет занятий спрашивает, какой проблемой следует заниматься, ему не надо ничем заниматься вообще.
Ответ мне не очень понравился; я задал ему этот вопрос не потому, что не знал, чем заняться, а потому, что в течение полутора часов нужно было поддерживать, как я полагал, «учёную» беседу.
Я очень благодарен Сергею Яковлевичу за поддержку, но всё же много позже, когда я уже сам читал диссертации моих аспирантов, я подумал, что советы по поводу моей диссертационной работы могли бы быть и более содержательными, что помогло бы представить результаты работы в лучшем виде...
***
Георгий Владимирович Виноградов заведовал лабораторией реологии в Институте Нефтехимического Синтеза АН СССР и занимался экспериментальным изучением вязкоупругого поведения полимеров.
Я напросился рассказать о своей работе по течению полимеров и в марте 1965 года сделал сообщение у него на семинаре. Через некоторое время я получил письмо, где Георгий Владимирович писал: «После Вашего интересного доклада я всё время мысленно возвращаюсь к некоторым поставленным Вами проблемам, но больше всего меня интересует следующее...» После изложения проблемы он заключает: «Буду рад возможности обсудить с Вами этот и смежные с ним вопросы.» Конечно, я обрадовался такому интересу. Георгий Владимирович, как я понимаю сейчас, остро нуждался, в идеологии для интерпретации экспериментальных результатов по вязкоупругости полимеров, теория которой только создавалась. Ему понравилось, что я искал оригинальный подход, который давал бы общий взгляд на проблемы.
-- Предлагайте. Вся моя лаборатория в Вашем распоряжении. -- говорил он мне, когда мои контакты с Георгием Владимировичем стали более тесными, и добавил ещё более серьёзно:
--Я не шучу.
Тогда предложение было одно: измерение вязкоупругости разбавленных смесей полимеров для того, чтобы выделить вклад одной макромолекулы и понять, как ведёт себя макромолекула среди других макромолекул. Такое экспериментальное исследование было выполнено Юрием Григорьевичем Яновским, однако понадобилось много времени для того, чтобы завершить намеченную тогда программу.
Георгий Владимирович оказал существенное влияние на развитие реологии в Советском Союзе, может быть более существенное, чем некоторые академики. Он избирался в Академию Наук, но не был избран. «Я даже не пошел на общее собрание» -- говорил он мне, -- «а когда узнал о провале, только повернулся на другой бок и заснул.»
***
| Дела мои потихоньку устраивались: я защитил кандидатскую диссертацию, на скромную лесную гулянку по этому поводу пришёл Фёдор Иванович Дубовицкий с женой. Наши занятия в группе механики полимеров потихоньку налаживались: мы втягивались в исследования по структуре и свойствам полимеров, обсуждали текущие публикации на семинарах, стали даже появляться наши собственные публикации, меня должны были вот-вот рекомендовать на должность старшего научного сотрудника, что давало более чем полуторное увеличение моего денежного оклада. Но … появилось неожиданное препятствие. |  Автор на семинаре в Институте Химической Физики АН СССР. 1976 год. |