"Мы пришли сюда сытые телом и голодные духом, – услышал я на одном из физфаков страны. - Клянемся, что при выходе отсюда все будет наоборот».
Обет исполнить удалось не всем. Кто-то удовлетворил дух, кто-то накормил тело, но у кого-то и с духовной сытостью не вышло, и жирок не спешит завязаться. Бывает.
Единственное, чего не бывает между нами, однокурсниками и выпускниками ФФ, так это глупостей о том, что «сытый голодному не товарищ».
Сытых нет.
Моя история ординарна. Когда я выбрал физический факультет ТГУ, шел 1981 год. Время достаточно неприятное, чтобы считаться суровым, и вполне тоскливое, чтобы казаться обычным. Страна давно пережила надуманный спор о физиках и лириках. Умные поняли, что смыслы формирует не позитивная наука, а пленумы и съезды, кроткие надеялись унаследовать страну, работая с наблюдаемыми явлениями и пытаясь их объяснить. Короче, если мы верили в свободу, равенство и братство, то обрести все это ожидали в науке. Она была лишена «демократического централизма», но была демократичной по сути, она гарантировала свободу задавать вопросы, но отвечать утвердительно не спешила, она обещала дать настоящее университетское братство, но намекала на парадокс близнецов.
* * *
Я сижу в Большой физической аудитории. Позади не блестяще, но успешно сданные вступительные экзамены. Я не очень хорошо понимаю, куда попал. Воспитанный закрытым мужским сообществом казарменного типа, жестоким с точки зрения вегана и пацифиста, я совершенно не умел социализироваться там, где дипломатия и умение договариваться были важнее, чем простая способность держать удар. Предстояло узнать много нового. Обо всем. Но сначала – о тайнах Природы.
Профессор Голосов был деканом. Читал общую физику, и делал это прекрасно, находясь в то же время в тени более популярных лекторов.
Голосов был главным настройщиком инструмента моего научного мышления. Во-первых, Николай Сергеевич дал понять, что тайн у Природы нет, а во-вторых, пояснил, что Природа – не наш интерес. Нас должны волновать модели и научная картина мира. Природа, конечно, тоже, но нам лучше горестно успокоиться на том, что мы вряд ли соприкоснемся с нею непосредственно, без математики. А тайны? Какие тайны? Всего лишь большее или меньшее умение рассказать историю на языке числовых отношений. Тогда я воспринимал эти речи без сопротивления, уверенно думая, что профессор Голосов излагает общее для физиков мнение. Позже узнал, что это не совсем так. Урок, который я получил: думай свободно! Смиряйся перед величием мироздания. Знай, что конечных ответов может не быть.
Я не стал ученым. Но слова Николая Сергеевича о том, что даже если не каждый из нас станет по окончании университета частью научного сообщества, все мы, тем не менее, будем философами, не забыл. Истоки моего позитивизма здесь.
Голосов научил меня многому, при этом не следует считать, что все было безоблачно. Термодинамический раздел общей физики я сдал ему только с третьего раза, получив с трудом заслуженную тройку. Конечно, это был год Чемпионата мира по футболу, но не мундиаль стал причиной провала. Картина мира не складывалась. Голосов был безжалостен. Логика в его действиях присутствовала.
Однако ему первому удалось заставить меня поверить в себя. Я начал обретать субъектность через утверждение, а не через отрицание, как привык.
* * *
Быть в позднем СССР физиком вовсе не означало быть нонконформистом, но все-таки студенты-физики были больше подготовлены перестройке, чем, например, историки. Мы верили: для нас ничего не изменится. Натурфилософ не апеллирует к господствующему мнению, но и не обязательно отвергает его. Нам было стыдно становиться гуманитариями в эпоху развитого социализма, но естественниками мы спокойно дожидались эры здравого смысла.
Могут сказать, что не дождались, но! Во-первых, могут и не сказать, а во-вторых, ничего страшного. Знай я будущее, все равно поступил бы на физфак.
Итак, в физику меня привели не способности, даже не многолетнее чтение журнала «Квант», который я полистал как-то и бросил, а любовь к свободе, ограниченной только разумом. Дал ли мне это счастье физфак ТГУ?
Безусловно!
Без ФФ я не был бы тем, кем стал, а жизнь моя удачна, судьба любима.
* * *
Меня сделали мои профессора, поэтому я стал учить детей. Будь то вуз или колледж, всюду я старался и стараюсь привить коллегам по изучаемому предмету верное отношение скепсиса к окончательному знанию. Я учил и учу верить в себя и задавать вопросы там, где другим все ясно, где для других – область ответов.
На важность вопрошающего в процессе познания обратил мое внимание Станислав Дмитриевич Творогов, мой последний университетский профессор, ставший образцом во многом, но особенно, в преподавательской деятельности.
Не Хайдеггер, а Творогов сказал мне, что наука имеет всего два ответа: «да» и «нет», а все остальное – искусство формулировать вопросы. Что наука отвечает лишь тем, кого понимает. Творогов во многом был моим кумиром, он обладал тем, чего нет у меня: спокойствием и отстраненностью, острым умом и доброжелательностью. Линейная, полуклассическая и квантовая оптика – лучших курсов мне не доводилось слушать. Ясно было приблизительно все, даже дырки в «матане» затягивались сами собой. Картина мира в изложении Творогова была строга и впечатляюща. В ней не было места тайнам, и в этом он подтвердил услышанное на первом курсе, тайной было то, что математика предопределяет если не Природу, то наши наблюдения.
Творогов ценил холизм, поэтому «отлично» по его дисциплинам мне давалось безусильно. Творогов поверил в меня больше всех. Он не научил меня побеждать, но показал, что даже самый достойный проигрыш – еще не успех.
Между Голосовым и Твороговым было много других важных для биографии людей, но первый и последний определили мою жизнь кардинально.
* * *
Любимым профессором был и остается Валерий Ефимович Егорушкин. Мало кто может, как я понял с опытом преподавания, читать курсы с радостью: не всегда нам дают то, что мы хорошо знаем... так вот! Профессор Егорушкин читал атомную физику так, что модель атома Бора хотелось петь, а орбитали раскрашивать. Он никогда не был высокомерен, хотя докторская степень с учетом возраста многих могла искусить. Валерий Ефимович был и остается олицетворением того, чем должна быть наука в ее университетском обличии: первым в собрании равных. Я стараюсь так же вести себя со своими студентами, и если мне чего и не хватает, то это принципиальности Валерия Ефимовича. История моей оценки на его экзамене хрестоматийна: пропустил – изучи. Пренебрег – получи!
Все же это была не тройка.
Позже Егорушкин не раз поддерживал меня. Как-то он даже согласился посидеть в комиссии, принимавшей мой кандидатский экзамен по английскому, когда я в растерянности искал доктора физико-математических наук для протокола, а Валерий Ефимович случайно пробегал мимо. Его присутствие позволило мне получить хорошую оценку в ситуации предельной неуверенности. Много позже я узнал, что у Егорушкина за плечами годы закрытой школы: суворовское училище. Мне, воспитаннику интерната, стало ясно, почему именно он оказался тем, о ком я вспоминаю, как о старшем брате.
Я счастлив, что у Егорушкина учился мой сын и наши чувства к Валерию Ефимовичу совпали.
* * *
Мой личный опыт поражений свидетельствует: студента нужно приучать к жизни победителя. Пусть победы иллюзорны, привычка к ним эмпирически достоверна, поэтому человеком, повернувшим мою студенческую судьбу, я могу назвать с наибольшим основанием Нину Александровну Бокову. Первая высшая оценка досталось мне от нее. Физику газового разряда я отвечал пять с половиной часов. Конечно, я не знал предмет на отлично, но факт сыграл в мою пользу. Я понял, что могу. Конечно, Бокова не была чужой нашей группе-513, она была куратором, и в этом качестве принесла мне пользы не меньше, чем все родственники разом. Когда я произношу alma mater, я вижу Бокову.
* * *
Вааль. Сансаныч читал «кванты». Наше философское противостояние на экзамене стоило мне пятерки, но вспоминаю я об этом эпизоде с радостью. Первым вопросом было что-то типа эрмитовых матриц, вторым – эффект вмешательства. Простота и определенность первого более чем компенсировалась неоднозначностью второго. Я и сегодня не получил бы «отлично» при ответе на указанный вопрос, но тогда для меня стало откровением то, что я, по приговору Сансаныча, законченный неопозитивист. Это заставило меня обратиться к Людвигу Витгенштейну, о взглядах которого я где-то слышал. Доктором философии я не стал, но за Витгенштейна спасибо.
* * *
Нина Всеволодовна Кудрявцева. Классическая механика, «термех». Полная энергия и прочие длинноформульные прелести. Истерика аудитории на первой лекции из-за высочайшей плотности изложения материала…
На теоретической механике узнал, что я зануда, обладающий выдающейся способностью к мимикрии. Особенно в области имитации интеллектуальной деятельности: выписывать длиннющие выкладки мне удавалось не приходя в сознание. Иное произошло с другим курсом Кудрявцевой: теорией симметрии. Последней я был очарован, и она остается моей неразделенной любовью до сих пор. При полном осознании мезальянса.
* * *
Борис Королев. Пятый курс. Он – чуть старше нас. Читает небольшой спецкурс про оцифровку информации. Сегодня Борис Александрович присутствует в моих лекциях чуть более чем всегда: я читаю программирование и основы информатики, поэтому аналого-цифровое преобразование мне приходится упоминать не только как программисту (какой я в нынешнем понимании программист!?), но и как физику и даже, не побоюсь этого слова, как математику. Но поскольку я не знаю АЦП так, как знает его Борис, то остается Королев в инженерии по-прежнему чем-то большим, чем я.
* * *
На физфаке я выбрал оптику. Науку о свете. Это было символическим актом. По-иному быть не могло: я никогда не помышлял о другой специализации.
Меня вели за руку многие, передавая в нужное время друг другу. Мне везло на хороших людей. И то, что я стал преподавателем, учителем, свидетельство не только моей слабой способности к научному труду. Я задолжал миру. Да, я знаю, что финиширую там, где многие стартуют. Но у меня есть дети и внуки, меня научили думать не годами, но поколениями. Старт внуков – тоже не шутка. И еще есть мои студенты. Разные, но каждому я хочу дать шанс заявить о себе. Мне этот шанс дали.
Мои профессора.
Им посвящается.
Евгений МАЛИКОВ,
выпускник ФФ ТГУ 1986 г., гр. 513.
Москва, 2018 г.
Маликов Евгений Валерьевич